ровно 300 Она первая целовала его. И первая завалила его. - В-вриска? - запинается Таврос. Таврос клянет дурацкую привычку думать не вовремя. - Какие-то проблемы? - Она приподнимает левую бровь. Левую - относительно нее. Правую - относительно Тавроса. Потому что он смотрит в ее глаза. Она целует его в губы. Проводит по клыкам заостренным концом языка. Руководит. Таврос ненавидит свою привычку думать не вовремя. Когда он подписался на это? Краем глаза он отмечает, как задирается белое платье - до бедер, до талии, выше, выше! — пока не отбросится полностью. Он ненавидит себя за то, что продолжает думать. Чувствует, как приливает к голове кровь, и как не может удержаться от ехидного комментария Серкет. "Когда я подписался на это?". Или, глупое и почти по-детски обиженное, — "почему она знает меня, лучше, чем я?" Синие капли мажут по серому бедру: почти как тучи на ночном небе. Он вспоминает ее смех: тогда и сейчас - резкий, грубый, наслаждающийся властью. Внизу живота заметно теплеет: то ли от жарких оглаживаний, то ли от воспоминаний. Они снова целуются, и Таврос закрывает глаза. Пережатые и привязанные к кровати футболкой руки слегка сводит. В нору — именно в этот момент Тавросу приходит мысль, что сам термин "нора" придумал явно какой-то мизантролль — аккуратно, по сантиметру, ныряет настойчивое щупальце Вриски. Нитрама слегка выгибает от остроты ощущения. "Вау", — думает он, и пытается думать о том что происходит, а не о заболеваниях мозга, которыми, вероятно, был оделен тролль, придумавший названия половым органам. Он открывает глаза снова — полуяркий свет режет по слизистой оболочке — и чувствует, как внутри него извивается, и смотрит, как Вриска с трудом пытается сохранить самоуверенное выражение лица, и стонет от такого почти-больного-но-такого-приятного жара внутри. Серкет медленно проводит пальцами — холодными. Но живыми — по его животу, и Таврос на секунду теряет все мысли, и бьется, как попавшая в сети паука муха. Пауки любят мух. Пауки обожают агонизирующих мух.
Но круто!
Но круто!